Неточные совпадения
После размена учтивостей губернатор встал и
хотел было уходить, но
адмирал предложил еще некоторые вопросы.
С наступлением тихой погоды
хотели наконец, посредством японских лодок, дотащить кое-как пустой остов до бухты — и все-таки чинить. Если фрегат держался еще на воде в тогдашнем своем положении, так это, сказывал
адмирал, происходило, между прочим, оттого, что систерны в трюме, обыкновенно наполненные пресной водой, были тогда пусты, и эта пустота и мешала ему погрузиться совсем.
По приходе в Англию забылись и страшные, и опасные минуты, головная и зубная боли прошли, благодаря неожиданно хорошей для тамошнего климата погоде, и мы, прожив там два месяца, пустились далее. Я забыл и думать о своем намерении воротиться,
хотя адмирал, узнав о моей болезни, соглашался было отпустить меня. Вперед, дальше манило новое. Там, в заманчивой дали, было тепло и ревматизмы неведомы.
Адмирал, напротив,
хотел, чтоб суда наши растянулись и чтоб корвет стал при входе на внутренний рейд, шкуна и транспорт поместились в самом проходе, а фрегат остался бы на втором рейде, который нужно было удержать за собой.
Но
адмирал приехал за каким-то другим делом, а более, кажется, взглянуть, как мы стоим на мели, или просто
захотел прокатиться и еще раз пожелать нам счастливого пути — теперь я уже забыл. Тут мы окончательно расстались до Петербурга.
Но, кажется, лгали: они
хотели подражать
адмиралу, который велел приготовить, в первое свидание с японцами на фрегате, завтрак для гокейнсов и поручил нам угощать их, а сам не присутствовал.
Адмирал сказал им, что
хотя отношения наши с ними были не совсем приятны, касательно отведения места на берегу, но он понимает, что губернаторы ничего без воли своего начальства не делали и потому против них собственно ничего не имеет, напротив, благодарит их за некоторые одолжения, доставку провизии, воды и т. п.; но просит только их представить своему начальству, что если оно намерено вступить в какие бы то ни было сношения с иностранцами, то пора ему подумать об отмене всех этих стеснений, которые всякой благородной нации покажутся оскорбительными.
Адмирал не
хотел, однако ж, напрасно держать их в страхе: он предполагал объявить им, что мы воротимся не прежде весны, но только
хотел сказать это уходя, чтобы они не делали возражений. Оттого им послали объявить об этом, когда мы уже снимались с якоря. На прощанье Тсутсуй и губернаторы прислали еще недосланные подарки, первый бездну ящиков
адмиралу, Посьету, капитану и мне, вторые — живности и зелени для всех.
Дорогой
адмирал послал сказать начальнику города, что он желает видеть его у себя и удивляется, что тот не
хочет показаться. Велено прибавить, что мы пойдем сами в замок видеть их двор. Это очень подействовало. Чиновник, или секретарь начальника, отвечал, что если мы имеем сказать что-нибудь важное, так он, пожалуй, и приедет.
Мы
хотя и убрали паруса, но
адмирал предполагает идти, только не в Едо, а в Шанхай, чтобы узнать там, что делается в Европе, и запастись свежею провизиею на несколько месяцев.
Адмирал недоволен и
хочет просить, чтоб его устранили от переговоров.
Рождество у нас прошло, как будто мы были в России. Проводив японцев, отслушали всенощную, вчера обедню и молебствие, поздравили друг друга, потом обедали у
адмирала. После играла музыка. Эйноске, видя всех в парадной форме, спросил, какой праздник.
Хотя с ними избегали говорить о христианской религии, но я сказал ему (надо же приучать их понемногу ко всему нашему): затем сюда приехали.
Вчера, 18-го,
адмирал приказал дать знать баниосам, чтоб они продолжали, если
хотят, ездить и без дела, а так, в гости, чтобы как можно более сблизить их с нашими понятиями и образом жизни.
Главные условия свидания состояли в том, чтобы один из полномочных встретил
адмирала при входе в дом, чтобы при угощении обедом или завтраком присутствовали и они, а не как
хотел Овосава: накормить без себя.
Вообще их приняли сухо, а
адмирал вовсе не принял,
хотя они желали видеть его.
Вечером, идучи к
адмиралу пить чай, я остановился над люком общей каюты посмотреть, с чем это большая сковорода стоит на столе. «Не
хотите ли попробовать жареной акулы?» — спросили сидевшие за столом. «Нет». — «Ну так ухи из нее?» — «Вы шутите, — сказал я, — разве она годится?» — «Отлично!» — отвечали некоторые. Но я после узнал, что те именно и не дотрогивались до «отличного» блюда, которые хвалили его.
Ему на другой же день
адмирал послал дюжину вина и по дюжине или по две рюмок и стаканов — пей не
хочу!
После взятия Азова, когда Петр искал места для гавани и трудился над укреплениями, Лефорт не мог дождаться его и вперед всех ускакал в Москву,
хотя ему, как
адмиралу, и не мешало бы позаботиться о месте для рождавшегося флота, порученного его смотрению.
— Что?! Как? Да ты в своем ли уме?! — почти крикнул
адмирал, отступая от Володи и взглядывая на него своими внезапно загоревшимися глазками, как на человека, действительно лишившегося рассудка. — Тебе выпало редкое счастье поплавать смолоду в океанах, сделаться дельным и бравым офицером и повидать свет, а ты не рад… Дядя за него хлопотал, а он… Не ожидал я этого, Володя… Не ожидал… Что же ты
хочешь сухопутным моряком быть, что ли?.. У маменьки под юбкой все сидеть? — презрительно кидал он.
— А зачем ему больше? Он не такая стрекоза, как ты! — шутливо заметил
адмирал, стоявший у дверей. — Койка есть, где спать, и отличное дело… А
захотел гулять, — палуба есть… Прыгай там.
— А я вас не благодарю за то, что вы не
хотите служить при мне! — полушутя сказал
адмирал. — Не благодарю! Но вижу, что вы… славный, я вам скажу, молодой человек… И я буду жаловаться на вас Василию Федоровичу: он лишил меня хорошего флаг-гардемарина!
Володя Ашанин
хотя и пользовался благоволением его превосходительства, тем не менее, старался не особенно часто попадаться ему на глаза и на вахтах, что называется, держал ухо востро, чтобы
адмиралу не за что было придраться и «разнести».
Ашанин сразу заметил какую-то особенную тишину на палубе, заметил взволнованно-тревожный вид вахтенного мичмана,
хотя тот и старался скрыть его перед Володей в напускной отваге, увидал на мостике мрачную физиономию долговязого старшего офицера и удрученно-недовольное круглое лицо толстенького, низенького и пузатенького капитана и легко сообразил, что
адмирал только что «штормовал», а то, пожалуй, еще и «штормует», чего Ашанин в качестве приглашенного гостя, да еще собирающегося читать свое произведение, вовсе не предвидел и чему далеко не радовался.
— Ну, вот, теперь я знаю, чего
хотите, а то: «все равно!» — улыбнулся
адмирал и, крикнув своего вестового, приказал принести две бутылки.
— Почему же вы отказываетесь,
хотел бы я знать? И как вы смеете отказываться, а?
Адмирал оказывает ему честь, а он даже не поблагодарил. Он, видите ли, не желает…
Вечером Ашанин прочел только полглавы.
Адмирал объяснил, что он
хочет спать и слушать хорошо не может. Зато на следующий день он внимательно и с видимым интересом прослушал окончание.
Разумеется, это дядюшка-адмирал, этот старый чудак и завзятый морской волк, отчаянный деспот и крикун и в то же время безграничный добряк, живший одиноким холостяком вместе с таким же, как он, стариком Лаврентьевым, отставным матросом, в трех маленьких комнатках на Васильевском острове, сиявших тем блеском и той безукоризненной чистотой, какие бывают только на военном корабле, — разумеется, это он удружил племяннику… Недаром он непременно
хотел сделать из него моряка.
— Весьма возможно. Он любит лично знакомиться с чинами эскадры и с офицерами. Но вам-то тревожиться нечего, Андрей Николаевич. К вам самому строгому
адмиралу не за что придраться,
хотя бы он и искал случая. Вы ведь знаете, что я не комплименты вам говорю, и знаете, что я считаю за счастье служить с вами, Андрей Николаевич! — прибавил с чувством капитан.
«Слава богу!» — подумал Андрей Николаевич.
Хотя сегодня он и был расхвален
адмиралом, тем не менее, все-таки полагал, что чем дальше от начальства, тем лучше. И он пошел в кают-компанию завтракать и сообщить новости.
В один сумрачный ненастный день, в начале октября 186* года, в гардемаринскую роту морского кадетского корпуса неожиданно вошел директор, старый, необыкновенно простой и добродушный
адмирал, которого кадеты нисколько не боялись,
хотя он и любил иногда прикинуться строгим и сердито хмурил густые, нависшие и седые свои брови, журя какого-нибудь отчаянного шалуна. Но добрый взгляд маленьких выцветших глаз выдавал старика, и он никого не пугал.
— По крайней мере, в два месяца кое-что основательно увидите и опишете. Я знаю
адмирала. А потом опять на «Коршун». Надеюсь, что
адмирал не отнимет вас от меня! — любезно прибавил капитан. — Или вы
хотите к нему?
Проскакав с большой отвагой,
хотя и с малым умением ездить верхом, несколько верст, моряки вернулись в город, и Володя тотчас же отправился на корвет оканчивать свой труд. Оставалось переписать несколько страниц… Того и гляди, нагрянет
адмирал, а у Ашанина работа еще не готова.
И
хотя Ашанин тоже нередко «завирался», и даже более других, объясняя старому штурману, что в будущем не будет ни войн, ни междоусобиц, ни богатых, ни бедных, ни титулов, ни отличий, тем не менее, он пользовался особенным расположением Степана Ильича — и за то, что отлично, не хуже штурмана, брал высоты и делал вычисления, и за то, что был исправный и добросовестный служака и не «зевал» на вахте, и за то, что не лодырь и не белоручка и, видимо, рассчитывает на себя, а не на протекцию дяди-адмирала.
—
Хотите? — любезно спрашивал
адмирал, призвав к себе Ашанина в каюту часа за два до прихода в Нагасаки.
Благодаря любезному разрешению
адмирала Бонара побывать внутри страны и видеть все, что
хочет, Ашанин вскоре отправился в Барию, один из больших городов Кохинхины, завоеванной французами. Почти все анамитские города и селения стоят на реках, и потому сообщение очень удобное. Ежедневно в 8 часов утра из Сайгона отправляются в разные французские посты и города, где находятся гарнизоны, военные канонерские лодки, неглубоко сидящие в воде, доставляют туда провизию, почту и перевозят людей.
И в данном случае, представляя к награде капитана,
хотя и попавшего в беду и едва не потерявшего вверенного ему судна, но показавшего себя в критические минуты на высоте положения,
адмирал дает полезный урок флоту, указывая морякам, в чем истинный дух морского дела, и поддерживая этот дух нравственным одобрением таких хороших моряков, как командир клипера…
Зардевшийся Ашанин отвечал, что до сих пор не думал об этом вопросе, причем утаил, однако, от
адмирала, что извел уже немало бумаги на сочинение стихов и что, кроме того, вел,
хотя и неаккуратно, дневник, в который записывал свои впечатления и описывал посещаемые им порты.
— Ого… труд весьма почтенный, судя по объему! — мягко и ласково проговорил Василий Федорович, взявши рукопись. — Вы
хотите, чтобы я послал
адмиралу?.. Не лучше ли вам самому представить при свидании. Я думаю, мы скоро увидим
адмирала или, по крайней мере, узнаем, где он… Завтра придет почтовый пароход из Го-Конга и, вероятно, привезет известия… Лучше сами передайте
адмиралу свою работу. Он, наверное, заставит вас ему и прочесть.
Хотя адмирал и успокаивал капитана, находя, что он нисколько не виноват в постигшем его несчастье, тем не менее, капитан клипера переживал тяжелые минуты и сам просил о скорейшем назначении следствия.
Однако бывали «штормы», но «урагаников» не было, и никто на «Коршуне» не видел, что на «Витязе» видели не раз, как
адмирал, приходя в бешенство, бросал свою фуражку на палубу и топтал ее ногами. На «Коршуне» только слышали, — и не один раз, — как
адмирал разносил своего флаг-офицера и как называл его «щенком»,
хотя этому «щенку» и было лет двадцать шесть. Но это не мешало
адмиралу через пять же минут называть того же флаг-офицера самым искренним тоном «любезным другом».
Хотя адмирал во все время пребывания на «Витязе» Ашанина и выказывал ему явное благоволение, и
хотя адмиральские завтраки и обеды были очень вкусны, тем не менее, наш юный моряк был несказанно рад, когда
адмирал разрешил ему вернуться на «Коршун». Перед этим была неприятная история:
адмирал предлагал Ашанину остаться при нем флаг-гардемарином.
— И если стать на эту точку зрения, то я должен бы не спешить на помощь товарищу, а думать о собственном благополучии. Многие
адмиралы одобрили бы такое благоразумие, тем более что и правила его предписывают… Но все вы, господа, конечно, поступили бы точно так, как и я, и наплевали бы на правила, а торопились бы на помощь бедствующему судну, не думая о том, что скажет начальство,
хотя бы вы знали, что оно и отдаст вас под суд… Не правда ли, Ашанин?
Что касается
адмирала Грейга, он будет оказывать вам всевозможную услужливость, но прошу вас,
хотя на первое только время, не пользоваться его преданностию к вам; он будет очень осторожен.
О военно-морских приготовлениях Франции было известно в Англии, которая
хотела воспрепятствовать этим предприятиям французского флота, а потому
адмирал Нельсон, находившийся в Средиземном море, узнав о скором выходе французского флота из Тулона и не имея сведений о том, куда он направится, намеревался или блокировать Тулон, или, встретив неприятеля в море, по выходе из порта, дать ему решительное сражение.